Энн Маккефри - Хрустальная певица [= Певцы Кристаллов]

— Значит, наша идиллия закончилась? — она пыталась сказать это небрежно, но в ее тоне проскользнуло недовольство.

— Я должен вернуться на Беллибран. Ха! Это звучит как рыбачья песня, правда? — он стал напевать нехитрую мелодию, настолько простенькую, что Килашандра невольно присоединилась к ней.

— Мы с тобой творили прекрасную музыку, — сказал он. — Думаю, что ты вернешься к своим занятиям.

— Зачем? Вести сопрано для хорового мяуканья и мычанья под оркестр?

— Ты можешь настраивать кристаллы. Ваш космопорт явно нуждается в знающем свое дело настройщике.

Она издала резкий гортанный звук. Каррик улыбнулся и вежливо повернул к ней голову, ожидая ответа.

— Или же, — сказала она протяженно, — я могу проситься в Седьмую Гильдию как хрустальная певица.

С его лица исчезло всякое выражение.

— Ты же не всерьез хочешь стать хрустальной певицей.

Горячность его тона на минуту испугала ее.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу? — вспыхнула она помимо своей воли, несмотря на гнетущую неуверенность в его чувствах к ней. Может, она идеальная партнерша, чтобы валяться на пляже, но как постоянная спутница в опасной профессии…

Он печально улыбнулся.

— Ты же не всерьез хочешь стать хрустальной певицей.

— Ну, считай этот вздор моим желанием.

— Это не вздор.

— Раз у меня широкодиапазонный слух, я могу подать заявление.

— Ты не знаешь, во что ты при этом впутаешься, — сказал он ровным голосом, а лицо его стало настороженным угрожающим. — Хрустальное пение — это страшная, одинокая жизнь. Тебе трудно будет найти кого-то, кто пел бы с тобой: тона далеко не всегда дают правильную вибрацию для хрустальной грани, на которую ты наткнулась. Но, конечно, ты можешь сделать потрясающие резы при дуэте. — Он, казалось, заколебался.

— А как ты находишь эти тона?

Он хмыкнул.

— Сложное дело. Но ты же не всерьез хочешь стать хрустальной певицей. — В его голосе звенела почти пугающая печаль. — Если ты начнешь петь кристаллу, то уже не остановишься. Вот поэтому я говорю тебе — даже не думай об этом.

— Итак, ты говоришь, чтобы я и не думала об этом?

Он взял ее за руку и настойчиво посмотрел в глаза.

— Ты никогда не попадала в мах-шторм в рядах Милке, — сказал он хрипло и как будто встревоженно. — Он налетает ниоткуда и наваливается на человека, словно весь Ад выпущен на свободу. — Она почувствовала через свою руку, как дрожит его тело. — Мах-шторм может довести человека до растительного состояния одним звуковым ударом.

— Есть и другие, хотя и менее жестокие способы довести человека до растительного состояния, — сказала она, думая о чиновнике отеля, о суетящихся суперкарго, об учителях, равнодушно пересматривающих оценки новичков. — Но ведь есть, наверное, приборы, предупреждающие вас о приближении штормов, пусть даже мах-штормов, в хрустальном ряду?

Он кивнул, глядя поверх ее головы на какой-то невидимый феномен.

— Ты режешь кристалл, и уже наполовину вырезал; ты знаешь, что после шторма изменится высота тона, и теряешь свой безопасный рубеж, потому, что этот последний кристалл может означать твой отъезд с планеты.

— Разве вы не получаете отпуск после каждого путешествия в Ряды?

Он покачал головой, недовольный тем, что она перебила его.

— Путешествие в Ряды не всегда окупается — либо повредишь кристалл, либо вырежешь не ту форму, либо тон не тот. Иногда тон важнее формы.

— И при этом ты должен помнить, что необходимо сейчас, верно?

Если у нее абсолютный слух и великолепная память, то пение кристаллам, похоже, идеальная для нее профессия.

— Ты будешь помнить нечто совсем другое, — сказал он, почему-то подчеркнув последнее слово.

Килашандра с презрением отнеслась к этой проблеме. Память — всего лишь дело привычки, тренировки, мнемонических фраз, которые легко вызывают необходимую информацию. У нее было предостаточно практики по запоминанию.

— Есть ли какой-нибудь шанс, что я поеду с тобой на Беллибран и подам заявление…

Его рука больно сжала ее руку. Он даже вроде бы перестал дышать.

— Ты сама просила. Помни это!

— Ну, если мое общество…

— Поцелуй меня и не говори ничего такого, о чем потом пожалеешь, — сказал он, резко притянул ее к себе и закрыл ей рот своим так плотно, что она не могла говорить.

Второй припадок случился с ним вскоре после их любовной игры, так что Килашандра виновато подумала, что это и было причиной. Судороги были сильнее, чем в первый раз, и Каррик впал в лихорадочный сон, когда они, наконец, закончились.

Он выглядел старым и истощенным, когда проснулся почти через четырнадцать часов. И двигался он как старик.

— Я должен вернуться на Беллибран, Шандра. — Голос его дрожал, и сам он потерял всю свою самонадеянность.

— Для лечения?

— Правильнее сказать, для перезарядки, — поколебавшись ответил он. — Вызови по кому космопорт и запиши нас.

— Нас?

— Соблаговоли поехать со мной, — сказал он с серьезной учтивостью.

Ее задел этот тон, но все равно, приглашение приятнее позволения.

— Можно даже и с пересадками, — добавил он. — Лишь бы уехать как можно скорее.

Она связалась с космопортом, и они стали пассажирами челнока, вылетающего в четыре часа на спутник, где им предстояло четырехчасовое ожидание лайнера, идущего в нужном им направлении. Надо было собрать вещи, но Килашандра решила уехать и оставить все.

— Ты не найдешь такого добра на Беллибране, Шандра, — сказал Каррик и стал неторопливо складывать яркие пестрые рубашки из расплющенного древесного волокна. Принятие решения об отъезде стимулировало у него подъем энергии, но девушку несколько нервировало превращение живого и властного человека в хрупкую, дрожащую тень.

— Когда-нибудь такой пустяк, как складывание рубашек, напомнит тебе о многом, — добавил он.

Она была тронута его чувствительностью и его улыбкой и поклялась себе быть терпеливой с его болезнью.

— Случайности бывают в любой профессии, но случайности в хрустальном пении… — начал он.

— Все зависит от того, что называют случайностью, — тихо ответила Килашандра. Любая случайность казалась ей справедливой ценой за такой высокий жизненный уровень и траты. А ведь в Гильдии всего 4.425 членов… И она двигалась к вершине.

— Понимаешь ли ты, от чего отказываешься, Килашандра? — голос его был виновато-резким.

Он посмотрела на его худое, постаревшее лицо и испытала приступ настоящего опасения. Любой выглядел бы скверно после приступов, которые терзали Каррика. Она не слишком много заботилась о его философском настроении и надеялась, что он не будет таким мрачным всю дорогу на Беллибран.